3 отрывок
Алексея на 18-е сутки нашли мальчишки из лесной деревушки Плавни, и все жители выхаживала его, как могли. Дед Михайло сумел добраться до своих и сообщить о спасённом летчике. За Алексеем прислали саиолёт У-2, на котором его вывезли сначала на родной аэродром, а затем на санитарном самолёте отправили в Москву. Здесь Алексей и услышал страшное для себя слово...
- Неужели у меня гангрена? - упавшим голосом проговорил он. Профессор глянул лётчику прямо в чёрные большие его зрачки, в которых были тоска и тревога, и вдруг сказал:
- Таких, как ты, грешно обманывать. Гангрена. Но носа не вешать! Неизлечимых болезней на свете нет, как нет и безвыходных положений.
Алексей тщательно скрывал свои переживания, делал вид, что его не интересуют разговоры врачей. Но всякий раз, когда ноги разбинтовывали для электризации и он видел, как медленно, но неуклонно ползёт вверх предательская багровая краснота, глаза его расширялись от ужаса.
Пальцы совершенно потеряли чувствительность, их кололи булавками, и булавки эти входили в тело, не вызывая боли.
Всё чаще и чаще в разговорах врачей звучало теперь страшное слово «ампутация».
«Ампутация! Нет, только не это!».
И вот день настал. На обходе Василий Васильевич долго ощупывал почерневшие, уже не чувствовавшие прикосновений ступни, потом резко выпрямился и произнёс, глядя прямо в глаза Ме-ресьева: «Резать!» Побледневший лётчик ничего не успел ответить, как профессор запальчиво добавил: «Резать - и никаких разговоров, слышишь? Иначе подохнешь! Понял?»
... Во время операции он не издал ни стона, ни крика.
После операции с Алексеем Мересьевым случилось самое страшное, что может произойти при подобных обстоятельствах. Он ушёл в себя. Он не жаловался, не плакал, не раздражался. Он молчал.
Но Алексею повезло. Рядом в палате оказался человек,который заставил его поверить в то, что ещё не всё потеряно.
Однажды Комиссар предложил Алекспю статью.
Это была статейка о русских лётчиках времён первой мировой войны. Повествовалось в ней о военном лётчике Карповиче. Летая над вражескими позициями, поручик Карпович был ранен в ногу немецкой разрывной пулей дум-дум. С раздробленной ногой он сумел на своём «фармане» перетянуть через линию фронта и сесть у своих. Ступню ему отняли, но молодой офицер не пожелал увольняться из армии. Он , изобрёл протез собственной конструкции. Он долго и упорно занимался гимнастикой, тренировался и благодаря этому к концу войны вернулся в армию. Он служил инспектором в школе военных пилотов и даже, как говорилось, в заметке, «порой рисковал подниматься в воздух на своём аэроплане».
Мересьев прочёл эту заметку раз, другой, третий. Он поерошил волосы и, не отрывая от статейки глаз, нащупал рукой на тумбочке карандаш и тщательно, аккуратно обвёл её.
На ночь Алексей сунул журнал под подушку.
Ночью он не сомкнул глаз, то и дело доставал журнал и при свете ночника смотрел на улыбающееся лицо поручика. «Тебе было трудно, но ты всё-таки сумел,- думал он.- Мне вдесятеро труднее, но вот увидишь, я тоже не отстану».
«Я, брат, от тебя не отстану»,- убеждал он Карповича. «Буду, буду летать!» - звенело и пело в голове Алексея, отгоняя сон
4 отрывок
С тех пор, как Алексей поверил, что путём тренировки может научиться летать без ног и снова стать полноценным лётчиком, им овладела жажда жизни и деятельности.
Теперь у него была цель жизни: вернуться к профессии истребителя.
И вот Алексей взялся за осуществление своего плана. Он много ел, всегда требовал добавки, хотя иной раз у него и не было аппетита. Что бы ни случилось, он заставлял себя отсыпать положенное число часов и даже выработал привычку спать после обеда, которой долго сопротивлялась его деятельная и подвижная натура.
Заставить себя есть, спать, принимать лекарства нетрудно. С гимнастикой было хуже. Обычная система, по которой Мересьев раньше делал зарядку, человеку, лишённому ног, привязанному к койке, не годилась. Он придумал свою: по целым часам сгибался, разгибался, упёршись руками в бока, крутил торс, поворачивал голову с таким азартом, что хрустели позвонки.
Когда с ног сняли бинты и Алексей получил в пределах койки большую подвижность, он усложнил упражнения.
Гимнастика ног причиняла острую боль, но Мересьев с каждым днём отводил ей на минуту больше, чем вчера. Это были страшные минуты, минуты, когда слёзы сами лились из глаз и приходилось до крови кусать губы, чтобы сдержать невольный стон. Но он заставлял себя проделывать упражнения, сначала один, потом два раза в день, с каждым разом увеличивая их продолжительность. После каждого такого упражнения он бессильно падал на подушку с мыслью: сумеет ли он снова возобновить их? Но приходило положенное время, и он принимался за своё.
Комиссар умер Первого мая.
- Хлопцы, кого хоронят? - спросил майор.
Настоящего человека хоронят...
И Мересьев запомнил это: настоящего человека. Лучше, пожалуй, и не назовёшь Комиссара. И очень захотелось Алексею стать настоящим человеком, таким же, как тот, кого сейчас увезли в последний путь.
Летом в палату вошёл пожилой человек. Он принёс для Алексея протезы собственной конструкции. И постепенно летчик научился ходить на них. Сначала - с костылями, позже - без костылей.
Алексея Мересьева направили после госпиталя долечиваться в санаторий Военно-Воздушных Сил, находившийся под Москвой.
В санатории ему полагается прожить двадцать восемь дней. После этого решится, будет ли он воевать, летать, жить или ему будут вечно уступать место в трамвае и провожать его сочувственными взглядами. Стало быть, каждая минута этих долгих и вместе с тем коротких двадцати восьми дней должна быть борьбой за то, чтобы стать настоящим челлвеком.
Алексей составил план упражнений. Он включил сюда утреннюю и вечернюю зарядки, хождение, бег, специальную тренировку ног, и, что особенно его увлекло, он решил научиться танцевать. Весть о том, что в санатории живёт безногий, мечтающий летать на истребителе, мгновенно распространилась по санаторию. Уже к обеду Алексей оказался в центре всеобщего внимания. Впрочем, сам он, казалось, этого внимания не замечал. И все, кто наблюдал за ним, кто видел и слышал, как он раскатисто смеялся с соседями по столу, много и с аппетитом ел, как с компанией гулял он по парку, учился играть в крокет и даже побросал мяч на волейбольной площадке, не заметили в нём ничего необычного, кроме медлительной, подпрыгивающей походки. Он был слишком обыкновенен. К нему сразу привыкли и перестали обращать на него внимание.
На второй день своего пребывания в санатории Алексей появился под вечер в канцелярии у Зиночки. Он галантно вручил ей завёрнутое в лопушок обеденное пирожное и попросил научить его танцевать.Девушка согласилась.Каждое новое па веселило Мересьева, как мальчишку. ВЫУЧИВ его, он начинал кружить, вокруг себя или подкидывать к потолку свою учительницу, празднуя победу над самим собой. И никто, и в первую очередь его учительница, и подозревать не мог, какую боль причиняет ему это сложное, разнохарактерное топтанье, какой ценой даётся ему эта наука. Никто не замечал, как порой он вместе с потом небрежным жестом, улыбаясь, смахивает с лица невольные слёзы.
Любимым развлечением в санатории были танцы. Алексей неукоснительно участвовал в вечерах, недурно танцевал, не пропуская ни одного танца. Играл баян, крутились пары. Мересьев, разгоряченный, со сверкающими от возбуждения глазами, ловко и, как казалось, без труда вел свою легонькую и изящную даму с пылающими кудрями. И никому из наблюдавших за этим разудалым танцором не могло даже в голову прийти, что делает он, исчезая порой из зала. С улыбкой на разгоряченном лице выходил он на улицу, небрежно обмахиваясь платком, но, как только переступал порог и вступал в полутьму ночного леса, улыбка тотчас же сменялась гримасой боли. Цепляясь за перила, шатаясь, со стоном сходил он со ступенек крыльца, бросался в мокрую, росистую траву и, прижавшись всем телом к влажной, еще державшей дневное тепло земле, плакал от жгучей боли в натруженных, стянутых ремнями ногах. Он распускал ремни, давал ногам отдохнуть. Потом снова надевал колодки, вскакивал и быстро шагал к дому, и ловкая, красивая пара снова устремлялась в круг. Они с Зиночкой продолжали танцевать, ничем не отличимые от других пар.
Тяжелые танцевальные упражнения уже давали свои результаты: Алексей все меньше и меньше ощущал сковывающее действие протезов. Они как бы постепенно прирастали к нему.
5 отрывок
Военная обстановка осложнялась. Немцы рвались к Волге, к Сталинграду. Это волновало летчиков, отдыхавших в санатории. Они потребовали досрочной отправки на фронт.
В санаторий прибыла медицинская комиссия. Она расположилась в зале. Туда притащили всяческие приборы - спирометры, силомеры, таблицы для проверки зрения. Весь санаторий собрался в смежном помещении.
После того как первые прошли комиссию, разнесся слух, что смотрят снисходительно и не очень придираются. Да и как было комиссии придираться, когда гигантская битва, разгоравшаяся на Волге, требовала новых и новых усилий!
Алексей вошел в комнату бодрым шагом, веселый, улыбающийся. Комиссия сидела за большим столом.
- Ну-с, молодой человек, - сказал врач, щурясь, - снимайте гимнастерку.
Недаром Мересьев столько занимался спортом и загорал: врач залюбовался его плотным, крепко сбитым телом, под смуглой кожей которого отчетливо угадывалась каждая мышца.
- С вас Давида лепить можно, - блеснул познаниями один из членов комиссии. Мересьев легко прошел все испытания, он выжал кистью раза в полтора больше нормы, выдохнул столько, что измерительная стрелка коснулась ограничителя. Давление крови было у него нормальное, нервы в отличном состоянии. В заключение он ухитрился рвануть стальную ручку крафт-аппарата так, что прибор испортился.
- Летчик? - с удовольствием спросил врач, разваливаясь в кресле и уже нацеливаясь писать на уголке личного дела старшего лейтенанта Мересьева А.П.резолюцию.
- Летчик.
- Истребитель?
- Истребитель.
- Ну и отправляйтесь истреблять. Там сейчас ваш брат ох как нужен!.. Да вы с чем лежали в госпитале?
Алексей замялся, чувствуя, что все внезапно проваливается, но врач уже читал его личное дело, и широкое доброе лицо его растягивалось от удивления. - Ампутация ног... Что за чушь! Тут описка, что ли? Ну, чего вы молчите?
- Нет, не описка, - тихо и очень медленно выговорил Алексей.
Врач и вся комиссия подозрительно уставились на этого крепкого, отлично развитого, подвижного парня, не понимая, в чем дело.
- Засучите брюки! - нетерпеливо скомандовал врач. Алексей побледнел,медленно поднял брюки и так и остался стоять перед столом на кожаных своих протезах, поникший, с опущенными руками.
- Так что же вы, батенька мой, нас морочите? Столько времени отняли. Не думаете же вы без ног пойти в авиацию? - сказал наконец врач.
- Я не думаю: я пойду! - тихо сказал Алексей, и его цыганские глаза сверкнули упрямым вызовом.
- Вы с ума сошли! Без ног?
- Да, без ног - и буду летать, - уже не упрямо, а очень спокойно ответил Мересьев; он полез в карман своего летного френча старого образца и достал оттуда аккуратно свернутую вырезку из журнала.
- Видите, он же летал без ноги, почему же я не могу летать без обеих?
Врач, прочтя заметку, удивленно, с уважением посмотрел на летчика.
- Но для этого нужна чертовская тренировка. Видите, он тренировался десять лет. Нужно ж научиться орудовать протезами, как ногами, - сказал он, смягчаясь.
- Вы не пишите ни да, ни нет. Приходите сегодня вечером к нам на танцы. Вы убедитесь, что я могу летать.
В последний вечер перед отправкой в действующую армию танцы были устроены по расширенной программе. Среди танцоров, веселый, ловкий, подвижной, все время танцевал Мересьев со своей златокудрой дамой. Пара была хоть куда! Военврач первого ранга Мировольский не сводил глаз с Мересьева и его огненноволосой партнерши. Он был медик, больше того - он был военный медик. На бесконечных примерах знал он, как отличаются протезы от живых ног. И вот теперь, наблюдая за смуглым плотным летчиком, красиво ведущим свою маленькую, изящную даму, он никак не мог отделаться от мысли, что все это какая-то сложная мистификация. Под конец, после того как летчик лихо сплясал в центре рукоплещущего круга Барыню", вспотевший и оживленный, пробился к Мировольскому, тот с уважением пожал ему руку.
- Я, как вы понимаете, не имею права направить вас прямо в часть. Но я дам вам заключение для управления кадров. Я напишу, что при соответствующей тренировке вы будете летать. Словом, в любом случае считайте мой голос "за".
