В одном селе была девка — лежа́ка, лентяйка, не любила работать, абы как погуторить да побалакать! И вздумала она собрать к себе девок на попрядухи. А в деревнях вестимо уж лежа́ки собирают на попрядухи, а лакомогузки[2] ходят. Вот она собрала на ночь попрядух; они ей прядут, а она их кормит, потчует. То, сё, и разговорились: кто из них смелее? Лежа́ка говорит:
— Я ничего не боюсь!
— Ну, ежели не боишься, — говорят попрядухи, — дак поди мимо погосту[3] к церкви, сними с дверей образ да принеси.
— Хорошо, принесу; только каждая напряди мне по початку[4].
А это чувство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб другие за неё делали. Вот она пошла, сняла образ и принесла. Ну, те видят — точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к полночи. Кому несть? Лежа́ка говорит:
— Вы, девки, прядите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!
Пошла, поставила образ на место. Только идёт назад мимо погосту и видит: мертвец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месячная, всё видно. Она подходит к мертвецу, стащила с него саван; мертвец ничего не говорит, молчит — знать, время не пришло ещё ему говорить-то. Вот она взяла саван, приходит домой.
— Ну, — говорит, — образ отнесла, поставила на место, да вот ещё с мертвеца саван стащила!
Девки — которые спужались, которые не верят, смеются. Только поужинали, легли спать, вдруг мертвец стучится в окна и говорит:
— Отдай мой саван! Отдай мой саван!
Девки перепугались — ни живы ни мёртвы; а лежа́ка берёт саван, идёт к окну, отворила:
— На, — говорит, — возьми!
— Нет, — отвечает мертвец, — неси туда, где взяла!
Только вдруг петухи запели — и мертвец исчез.
На другую ночь уж попрядухи все по домам разошлись; в тот же самый час опять мертвец приходит, стучится в окно:
— Отдай мой саван!
Вот отец и мать лежа́ки отворяют окно, отдают ему саван.
— Нет, — говорит, — пущай она отнесёт туда, где взяла!
Ну, как идти с мертвецом на погост? Страшно! Только петухи пропели — исчез мертвец. На другой день отец и мать послали за священником; рассказали ему так и так и просят пособить их горю:
— Нельзя ли, — говорят, — обедню отслужить?
Священник подумал:
— Ну, пожалуй! Велите ей завтра к обедне выходить.
Назавтра пошла лежа́ка к обедне; началась служба, народу много нашло! Только как стали херувимскую петь, вдруг откуда поднялся страшный вихрь, ажно все ниц попадали! Ухватил её, да о́земь. Девки не стало, только одна коса от неё осталась.
