Иосиф Бродский.Бродский родился в 1940-м в Ленинграде, в интеллигентной еврейской семье. Голод, разруха, блокада Ленинграда — раннее детство Иосифа было не радужным. Учиться в школе поэту совсем не понравилась: будущий поэт сменил несколько школ, пока не понял, что это совсем не его. Он ушел из седьмого класса, чтобы работать на заводе с твердой уверенностью начать карьеру подводника. Однако поступить в школу подводников у будущего поэта не вышло, но он не опустил руки и придумал себе новое стремление — стать медиком. Месяца работы помощником в морге хватило, чтобы Бродский понял: резать трупы или спасать людей — это не его призвание.
После этого неудачного опыта Бродский находился в поиске: поехал в геологическую экспедицию рабочим, работал в котельной и даже смотрителем маяка. Молодой человек ищет себя и параллельно с этим пишет свои первые стихи, активно читает.
Однажды Бродский вместе со своим другом летчиком Олегом Шахматовым собирался украсть самолет, чтобы улететь из Совка подальше, но чуваки не решились. Знакомство с такими поэтами и писателями, как Рейн, Довлатов, Ахматова, и Окуджава, дало Бродскому твердую уверенность, что поэзия — то, чему он хочет посвятить свою жизнь.
Но не все было так гладко, потому что скромного Иосифа заметили люди, которые относились к режиму куда более лояльно, чем его друзья. В одночасье про Бродского узнали все, потому что некие Лернер, Медведев и Ионин написали статью под названием "Окололитературный трутень", в которой Бродский был обвинен в тунеядстве, что при Советах было покруче танцев в храмах.
Тотчас злобные читатели газеты прислали в редакцию газеты "Вечерний Ленинград", в которой и был напечатан обличительный опус, тонны писем, просили что-то сделать с нахлебником, пишущим стишки.
Заседание суда носило весьма специфический характер.
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях…
Судья: Сколько вы работали на заводе?
Бродский: Год.
Судья: Кем?
Бродский: Фрезеровщиком.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья объявил приговор: "Пять лет принудительного труда в Коношском районе Архангельской области" в забытой всеми деревне
А Бродскому было плевать, он считал, что ссылка — самый счастливый период его жизни, поскольку, находясь в ссылке, он мог с удовольствием читать и писать новые стихи.
Зачем опять меняемся местами,
зачем опять, всё менее нужна,
плывет ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полет автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и легкое распутство,
отчужденности слабая печать.
Затем. Затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
затем, что наши головы кружит
двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
бесславной маяты не превышая,
служи свое, опальная душа,
короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней -- на колокол по мне;
безумием -- на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
затем, что мы становимся любыми,
всё менее заносчивы пока
и потому всё более любимы.
