Сочинение в ФОРМАТЕ ЕГЭ-2025 (ОДИН ИЗ ОБРАЗЦОВ)
Почему важно хранить память о войне? Этот проблемный вопрос находится в центре внимания советского писателя и сценариста Ю.Я. Яковлева.
Позиция автора прямо не выражена, но прослеживается из хода повествования. Необходимо хранить память о войне, чтобы понимать ценность мирного времени, ведь оно стало возможным только благодаря мужеству советского народа в годы Великой Отечественной войны. Приведу примеры из прочитанного текста, иллюстрирующие авторскую позицию.
Оказавшись в новом районе Москвы у средней школы, рассказчик почувствовал, что давно знает это место. Через какое-то время, благодаря старым тополям, он вспомнил, что раньше здесь была шестая батарея. Прошлое и настоящее как будто перекликаются в эту минуту: «В школе зазвенел звонок… Так мы бежали по тревоге к орудиям». Размышления автора позволяют читателю прийти к выводу: если бы не победа советских солдат в те страшные времена, то этот школьный звонок мог бы никогда не прозвенеть.
Когда рассказчик спрашивает у мальчика о шестой батарее, то получает совершенно неожиданный встречный вопрос: «Шестая «А» или шестая «Б»?» Никто из учащихся не знает, что происходило на этом месте в военные годы. Рассказчику важно убедить ребят в том, что их школа стоит здесь только по одной причине – благодаря храбрости защитников шестой батареи.
Приведённые примеры взаимосвязаны и позволяют автору объяснить читателям, почему нельзя забывать произошедшее на войне. По его мнению, без прошлого нет и настоящего, а значит, сохранение памяти – дань уважения мужественным воинам, пожертвовавшим жизнью ради защиты Родины.
Я согласна с точкой зрения писателя. Действительно, нельзя забывать о подвиге советского народа, которому наше поколение должно быть благодарно. Именно поэтому многие люди, пережившие то непростое время, пишут мемуары. Например, ярославский ветеран Михаил Пеймер написал книгу «Спасибо за жизнь», в которой рассказал о Сталинградской битве, колониях ГУЛАГа, взрывах, бомбёжках, голоде… И это произведение написано для того, чтобы люди никогда не забывали о тех трагических событиях.
Таким образом, память о войне – это та святыня, которую необходимо оберегать, передавая из поколения в поколение.
Текст 1.
Напишите сочинение-рассуждение по проблеме исходного текста "Нравственный выбор человека на войне"(На что способен человек ради победы)
Охрипший голос штабного телефониста, который, ожесточенно вертя рукоятку
коммутатора и нажимая кнопки, тщетно вызывал часть, занимавшую отдаленный рубеж.
Враг окружал эту часть. Надо было срочно связаться с ней, сообщить о начавшемся
обходном движении противника, передать с командного пункта приказ о занятии другого
рубежа, иначе – гибель…
И вот тогда человек, который только вчера под огнем прополз всю равнину, хоронясь за сугробами, переползая через холмы, зарываясь в снег и волоча за собой телефонный
кабель, человек, о котором мы прочли потом в газетной заметке, поднялся, запахнул белый
халат, взял винтовку, сумку с инструментами и сказал очень просто:
– Я пошел. Обрыв. Ясно. Разрешите?
Провод шел сквозь разрозненные елочки и редкие кусты. Вьюга звенела в осоке над
замерзшими болотцами. Человек полз. Немцы, должно быть, вскоре заметили его….
Горячие осколки мин противно взвизгивали над самой головой, шевеля взмокшие волосы,
вылезшие из-под капюшона, и, шипя, плавили снег совсем рядом…
Он не слышал боли, но почувствовал, должно быть, страшное онемение в правом боку и, оглянувшись, увидел, что за ним по снегу тянется розовый след. Больше он не оглядывался. Метров через триста он нащупал среди вывороченных обледенелых комьев земли колючий конец провода. Здесь прерывалась линия. Близко упавшая мина порвала провод и далеко в сторону отбросила другой конец кабеля. Ложбинка эта вся простреливалась минометами. Но надо было отыскать другой конец оборванного провода, проползти до него, снова срастить разомкнутую линию.
Грохнуло и завыло совсем близко. Стопудовая боль обрушилась на человека, придавила его к земле. Он отполз немного, и, наверное, ему показалось, что там, где он лежал минуту назад, на пропитанном кровью снегу, осталось все, что было в нем живого, а он двигается уже отдельно от самого себя. Но как одержимый он карабкался дальше по склону холма. Он помнил только одно: надо отыскать висящий где-то там, в кустах, конец провода, нужно добраться до него, уцепиться, подтянуть, связать. И он нашел оборванный провод. Неужели не хватит жизни, не будет уже времени соединить концы провода?
Человек в тоске грызет снег зубами. Он силится встать, опираясь на локти. Потом он
зубами зажимает один конец кабеля и в исступленном усилии, перехватив обеими руками
другой провод, подтаскивает его ко рту. Теперь не хватает не больше сантиметра. Человек
уже ничего не видит. Искристая тьма выжигает ему глаза. Он последним рывком дергает
провод и успевает закусить его, до боли, до хруста сжимая челюсти. Он чувствует знакомый кисловато-соленый вкус и легкое покалывание языка. Есть ток! И, нашарив винтовку помертвевшими, но теперь свободными руками, он валится лицом в снег, неистово, всем остатком своих сил стискивая зубы. Только бы не разжать… Немцы, осмелев, с криком набегают на него. Но опять он наскреб в себе остатки жизни, достаточные, чтобы приподняться в последний раз и выпустить в близко сунувшихся врагов всю обойму… А там, на командном пункте, просиявший телефонист кричит в трубку:
– Да, да! Слышу! Арина? Я – Сорока! Петя, дорогой! Принимай: номер восемь по
двенадцатому.
…Человек не вернулся обратно. Мертвый, он остался в строю, на линии. Он продолжал быть проводником для живых.
По Л.А. Кассилю
_________________________________________________________________________________________________
Текст 2.
Напишите сочинение-рассуждение по проблеме исходного текста: "Какими могут быть последствия войны для человека?"
Это чувство я испытываю постоянно уже многие годы, но с особой силой - 9 мая и 15сентября.
Впрочем, не только в эти дни оно подчас всецело овладевает мною.
Как-то вечером вскоре после войны в шумном, ярко освещенном "Гастрономе" я
встретился с матерью Леньки Зайцева. Стоя в очереди, она задумчиво глядела в мою
сторону, и не поздороваться с ней я просто не мог. Тогда она присмотрелась и, узнав
меня, выронила от неожиданности сумку и вдруг разрыдалась.
Я стоял, не в силах двинуться или вымолвить хоть слово. Никто ничего не понимал;
предположили, что у нее вытащили деньги, а она в ответ на расспросы лишь истерически
выкрикивала: "Уйдите!!! Оставьте меня в покое!.."
В тот вечер я ходил словно пришибленный. И хотя Ленька, как я слышал, погиб в
первом же бою, возможно не успев убить и одного немца, а я пробыл на передовой около
трех лет и участвовал во многих боях, я ощущал себя чем-то виноватым и бесконечно
должным и этой старой женщине, и всем, кто погиб - знакомым и незнакомым, - и их
матерям, отцам, детям и вдовам...
Я даже толком не могу себе объяснить почему, но с тех пор я стараюсь не попадаться
этой женщине на глаза и, завидя ее на улице - она живет в соседнем квартале, - обхожу
стороной.
А 15 сентября - день рождения Петьки Юдина; каждый год в этот вечер его родители
собирают уцелевших друзей его детства.
Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами,
песочным тортом и яблочным пирогом - с тем, что более всего любил Петька.
Все делается так, как было и до войны, когда в этой комнате шумел, смеялся и
командовал лобастый жизнерадостный мальчишка, убитый где-то под Ростовом и даже не
похороненный в сумятице панического отступления. Во главе стола ставится Петькин стул, его чашка с душистым чаем и тарелка, куда мать старательно накладывает орехи в сахаре, самый большой кусок торта с цукатом и горбушку яблочного пирога. Будто Петька может отведать хоть кусочек и закричать, как бывало, во все горло: "Вкуснота-то какая, братцы! Навались!.."
И перед Петькиными стариками я чувствую себя в долгу; ощущение какой-то
неловкости и виноватости, что вот я вернулся, а Петька погиб, весь вечер не оставляет
меня. В задумчивости я не слышу, о чем говорят; я уже далеко-далеко... До боли
клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию, где в каждой второй или третьей семье кто - нибудь не вернулся...
По И. Богомолову
_________________________________________________________________________________________________
Текст 3.
Напишите сочинение-рассуждение по проблеме исходного текста «Память о войне… Почему её важно хранить?»
Сперва я не понял, что заставило меня остановиться перед зданием школы и внимательно посмотреть по сторонам. Вокруг стояли новые, необжитые дома. Подошвы пешеходов не успели обшаркать асфальт, и он был свежим и пористым, как чернозем. Хотя школа стояла в новорожденном районе Москвы и я попал сюда впервые, но по каким-то неуловимым признакам мне показалось, что я давно знаю это место.
Я остановил бегущего парня, который чуть не сбил меня с ног, и спросил:
— Что здесь было раньше?
— Пустырь, — нехотя ответил он, собираясь бежать.
— А до пустыря?
— Барак.
— А до барака?
Он на мгновение задумался, метнул в меня недовольный взгляд и выпалил:
— Ничего не было!
Парень заторопился дальше, а я остался перед зданием школы. Память напряженно работала, будто решала сложную задачу со многими неизвестными. И тут мой взгляд задержался на группе старых тополей. Они стояли в конце улицы, метрах в двухстах от школы. Могучие стволы с темной ребристой корой клонились к земле, а от клейкой зелени долетал острый горьковатый аромат. Эти тополя заставили меня вздрогнуть. Возле них рухнул сбитый самолет. Один тополь обгорел. Мы его спилили. На дрова. Я вспомнил. Здесь была шестая батарея.
Я сразу представил себе огневую позицию. Четыре круглых орудийных окопа, расположенных трапецией. Невысокие насыпи брустверов. И длинные зеленые стволы зенитных орудий, которые то поднимались над землей, то уходили под землю. Я представил себе низкие дымы землянок. Холодную тяжесть снарядов. Удары в медную гильзу перед боем...
В школе зазвенел звонок. Его дребезжащий звук вырвался наружу, и сразу послышался топот бегущих ног. Так мы бежали по тревоге к орудиям.
Здесь тогда не было ни школы, ни домов, ни асфальтов. Было поле. Вдалеке лес. А большие старые тополя — они и тогда были старыми — стояли на краю деревни. Еще за нашей спиной протянулся глубокий противотанковый ров. Батарея стояла впереди. Наши орудия были без колес: лафетов на колесах не хватало, а в расчеты командования не входило какое-либо передвижение орудий противовоздушной обороны. Но мы двигались. Мы с неимоверной быстротой приближались к фронту. Вернее, фронт приближался к нам. Каждый вечер в одно и то же время прилетали «юнкерсы», и начинался бой. От выстрелов большие тяжелые пушки вздрагивали всем телом, как живые, а длинные стволы откатывались с поразительной легкостью. Иногда вблизи батареи падали бомбы, иногда с неба устремлялись раскаленные нити трассирующих пуль. Фашисты огрызались.
Я медленно обошел здание школы. Деревни не было и в помине. А лес, может быть, и был, но его скрыли новые дома. Я узнавал самую землю, на которой была огневая позиция шестой батареи. Землю и небо — голубое, в редких волнообразных облаках. Небо было таким же, только рядом с облаками часто чернели клубки разрывов.
В ноябре сорок первого года фронт вплотную подошел к нашей батарее. Настал момент, когда между нами и фашистами не осталось ни одной роты, ни одного нашего бойца. Теперь немцы летали без всякого расписания — днем и ночью. В перерывах между налетами мы настороженно присматривались к лесу. Оттуда в любую минуту могли выползти немецкие танки. Что может сделать одинокая зенитная батарея против лавины танков? Но у нас на брустверах лежали ящики с бронебойными снарядами. И за нами была Москва.
Мы были очень молодыми. Мы привыкли к мысли, что кто-то старший позаботится о нас, выручит в трудную минуту, не даст погибнуть в неравном бою нам и нашим орудиям. И мы не ошиблись в своей юношеской вере. Однажды на исходе холодного дня над нами пролетели странные огненные снаряды.
Впереди раздался нарастающий грохот. Вспыхнуло небо. Это у старых тополей ударили «катюши». Они били через наши головы по немцам...
Я ходил по школьному двору и все пытался отыскать место, где стояло мое орудие. Теперь ни асфальт, ни клумбы, ни само здание школы не могли мне помешать отыскать окоп моего орудия. Я ориентировался по старым тополям и чувствовал себя уверенно. Окоп оказался под крыльцом школы.
Я стал медленно подниматься по ступеням, а навстречу мне бежали ребята. Они спешили поскорее очутиться на улице и не обращали на меня никакого внимания. Они не знали про шестую батарею и про окоп моего орудия. Я поднялся на крыльцо и увидел себя молоденьким красноармейцем в короткой шинели с полевыми петлицами, в серой шапке из «рыбьего меха», со звездочкой над переносицей.
А дети не замечали красноармейца. Они бежали на улицу. Они не знали, что бегут по брустверу орудийного окопа.
Я вспомнил, как после победы увозили орудия. Они трудно поддавались, словно за годы войны пустили корни, вросли в землю. Круглые орудийные окопы долго стояли пустыми. Они были похожи на гнезда, из которых улетели птицы. А я еще долгое время по-своему ориентировался в Москве. Когда мне называли адрес, в уме прикидывал: «Это возле первой батареи», «это где-то в районе седьмой». Постепенно окопы, похожие на гнезда, стали исчезать. Их сровняли с землей.
Потом огневые позиции превратились в строительные площадки. Вместо стволов зениток над ними поднялись стрелы кранов. Снова стали рыть. На этот раз котлованы. Но старая карта боевого порядка полка долго оставалась в моей памяти. И часто, проезжая мимо какой-нибудь бывшей батареи, я думал: «Пушек не видно, потому что появились высокие дома, но если обойти дома...»
Теперь, стоя на крыльце школы, построенной на огневой позиции шестой батареи, я испытывал чувство неловкости оттого, что не сразу признал свое старое поле боя. Мне захотелось, чтобы отныне все знали: здесь стояла шестая батарея. Я поймал за руку пробегавшего мальчишку и спросил его:
— Ты знаешь, что здесь было раньше?
Он удивленно выкатил на меня глаза и сказал:
— Школа.
— Да нет! — почти крикнул я. — Здесь была шестая батарея. Сто второго...
Он не понял меня и спросил:
— Шестая «А» или шестая «Б»?
Я растерянно посмотрел на мальчика, и он, видимо желая помочь мне, сказал:
— Может быть, вы ищите сто вторую школу?
Мне захотелось сказать мальчику: «Я ищу не сто вторую школу, а сто второй зенитно-артиллерийский полк». Но я промолчал. Я промолчал, и мне стало стыдно своего молчания. Я сильнее сжал руку мальчика и сказал:
— Здесь стояла моя батарея. Мы били по фашистским самолетам, которые летели к Москве.
— Здесь? — Мальчик удивленно посмотрел на крыльцо и потрогал рукой перила.
— Да, да, здесь. — Я почувствовал, что он не верит мне.
Не может поверить, потому что в его представлении на этом месте всегда стояла школа. И никакой шестой батареи...
Я разжал руку. Мальчик убежал.
И я понял, что не смогу успокоиться, пока не сумею убедить этого мальчика и всех его товарищей, что здесь в годы войны стояла шестая батарея. И потому теперь стоит школа.
Яковлев Ю. Я.
